Толстой исповедь читать краткое содержание. Толстой Лев Николаевич

Лев Толстой пишет о том, что потерял свою детскую веру после того, как его старший брат пришел и сказал, что Бога нет. А чуть позднее он перестала становиться на молитву после рассказа некого С. , «умного человека» о его отречении от веры. Лев выбрал путь нигилизма и самосовершенствования, стремясь стать сильнее физически, умнее, богаче не перед Богом, а перед другими людьми.

Затем Толстой пишет о своих страстях и преступлениях (дуэли, карты, блуд, ложь и т.д.), об идеалах его общества, что все грехи поощрялись и ими гордились. Затем он пишет, как стал верить в поэзию, подобно жрецу учил других, сам не зная, чему. Вопросы «Зачем?», страдание и уныние заставляли писателя искать смысл жизни. Жизнь ему казалась бессмыслицей и злой шуткой, но был и страх смерти.

1879 год стал переломным для Толстого. После осенней поездки в Киево-Печерскую Лавру и Троице-Сергиевскую Лавру писатель полностью преобразился. Он понял, что его спасет вера, пусть и такая, как он ее понимает – простая, народная. Для него это стало духовным исцелением.

«Исповедь» учит тому, как найти свое предназначение, цель жизни, ответы на вопросы. Метод проб и ошибок, уже испытанный автором, может помочь не совершить их читателю.

Картинка или рисунок Исповедь

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Казакевич Звезда

  Из-за весенней распутицы наступление советских войск было приостановлено. Среди бескрайних лесов Западной Украины застряли в грязи санитарные автобусы и машины с продовольствием, артиллерийский полк и обоз с боеприпасами.

• Краткое содержание Аня в стране чудес В. Набокова

  Ане надоело сидеть на зелёной траве и в книге ничего интересного не было. Книжка была без иллюстраций и без разговорного текста.

• Краткое содержание Убийство на улице морг По

  Действия этой истории разворачиваются в Париже XIX века, главным персонажем которой является потомок аристократического, но потерпевшего финансовый крах рода, Огюст Дюпен. Из-за нехватки денег, он вынужден жить

• Краткое содержание Ермолаев Лучший друг

  Рассказ Юрия Ивановича Ермолаева «Лучший друг» повествует о том, что как-то раз мальчик Коля бросил свой самокат на улице, а сам отправился домой пообедать. Он не успел еще даже поесть, как увидел, что на его самокате во дворе катается Вова Чулков.

• Краткое содержание Бунин Господин из Сан-Франциско

  Господин из Сан-Франциско, чьего имени никто не мог запомнить, отправился в путешествие в Европу со своей женой и дочерью. Всю жизнь он усердно трудился, мечтая о счастливом будущем, и теперь решил взять отдых. Люди, на которых он раньше равнялся

ПСС - Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: в 90 т. М., 1928-1958.

РМ - "Русская мысль", научный, политический и литературный журнал, изд. в Москве ежемесячно с 1880 по 1918 г.

Исповедь. Была написана Толстым в основном в конце 1879 г., переработана - к началу июля 1881 г., завершающий её раздел относится к 1882 г.

Первая публикация "Исповеди" состоялась в журнале "Русская мысль" (1882, No 5) под заглавием "Вступление к ненапечатанному сочинению", с эпиграфом: "Немощного к вере принимайте без споров о мнениях (Ап<остол> Пав<ел>). Посл<ание> к Рим<лянам>, 14: 1" и предисловием редактора журнала С.А.Юрьева. Но журнал вышел в свет без трактата Толстого: духовная цензура запретила издание "Исповеди"; текст трактата был вырезан почти изо всего тиража журнала и отправлен в главное управление по делам печати; читающая Россия познакомилась с "Исповедью" по копиям с её корректурных оттисков.

Под названием "Исповедь (Вступление к ненапечатанному сочинению)" трактат появился в первом отдельном издании: Женева, 1884. С мая 1885 г. это название употребляется и самим Толстым (см.: ПСС. Т.63. С.242). В России первое полное издание трактата "Исповедь" состоялось в 1906 г. ("Всемирный вестник" (No 1)).

В тексте трактата сохраняется толстовская система отсылок к Евангелию; толстовский перевод с греческого части извлечений из Евангелия специально не оговаривается.

Заглавие "Исповедь" автобиографический трактат Толстого получил не сразу. Выделившийся из одной главы обширного изложения религиозно-философских воззрений, к которому Толстой приступил в октябре 1879 г.,трактат был назван "Вступление к ненапечатанному сочинению". Это "Вступление..." должно было предварить знакомство читателя с работами "Исследование догматического богословия" и "Соединение и перевод четырёх Евангелий".

"Исповедь" Толстого не укладывается в рамки устоявшихся канонов жанра. Как, впрочем, не укладывалась (в своё время и по-своему) в эти рамки и "Исповедь" Августина Блаженного (*). И так же, как эта последняя, отличается ярчайшим проявлением личности автора.

(* См.: Питирим, архиепископ Волоколамский. О Блаженном Августине // Богословские труды. 1976. Сб.15. С.3-24. *)

Вопрос о смысле жизни, не уничтожаемом неизбежностью смерти, становится для Толстого важнейшим задолго до создания трактата. Русло поисков ответа на этот вопрос естественно обусловливалось идеей единения людей (стержневой в наследии писателя) и опорой Толстого на вечные начала нравственности: на первый план выдвигается проблема расхождения между идеалом нравственности и практической этикой людей.

Историческая ретроспектива этой проблемы уходила в далёкие века. Её решение - и философской, и художественной мыслью разных времён и народов - связывалось всегда с исследованием существующих представлений о добродетели, поскольку именно ими определялись не только пути к общему благу, но и само его осмысление.

Понимание добродетели исторически менялось. Четырём основным добродетелям древнегреческих этических концепций - мудрости, мужеству, справедливости и умеренности - христианская этика противопоставила веру, надежду, любовь, обусловливающие сущность всех остальных устремлений к добру. Тем не менее с понятием добродетель и в древнем, и в новом мире неизменно связывались положительные нравственные качества личности. Столь же неизменной оставалась и проблема извращённых представлений о добродетели, внешне противостоящих пороку, но внутренне тождественных ему. Длительная традиция исключительно пристального внимания к этой проблеме была Толстому, разумеется, хорошо известна (Сократ, Монтень, Руссо, Гоголь и т.д.).

Извращение представлений о добродетели связывалось Толстым с той социальной общностью людей, которая именовалась им сословием образованным; бытиё истинной добродетели - с миром крестьянским, с русским трудовым народом.

Эта социально-нравственная антитеза, оформившаяся в начале творческого пути Толстого, и предопределила собою последующее уяснение писателем источников духовного самосозидания и осмысления им "истинного" христианства как гуманистического учения, общечеловеческого по своей нравственной первооснове.

Устранение расхождений между существующим и должным Толстой ставил (с начал творческого пути) в прямую зависимость от внутреннего усилия личности и тем самым утверждал нравственное совершенствование в качестве главного начала в движении от зла к добру. В 1891 г., возвращаясь к этой проблеме, Толстой писал: "Свободы не может быть в конечном, свобода только в бесконечном. Есть в человеке бесконечное - он свободен, нет - он вещь. В процессе движения духа совершенствование есть бесконечно малое движение - оно-то и свободно, - и оно-то бесконечно велико по своим последствиям, потому что не умирает" (ПСС. Т.52. С.12).

Идея "подвижности личности" по отношению к истине обусловливала веру писателя в возможность преодоления извращённых представлений о добродетели. А самый процесс этого преодоления (не только в его этапных стадиях, но и движении внутристадиальном) рассматривался им как изменение жизнепонимания человека (*), его отношения к миру.

(* О толстовской концепции жизнепониманий см.: Галаган Г.Я. Л.Н.Толстой. Художественно-этические искания. Л., 1981. С.126-164. *)

Путь к новому жизнепониманию показан в "Исповеди" как ряд сменяющих друг друга состояний, завершающихся обретением веры (1*). Вера определяется Толстым как сила жизни, как знание её смысла. Период, который предшествует её обретению, в духовном отношении неоднозначен. Исходное состояние этого периода покоится на признании всего существующего разумным, управляется соблазнами (то есть подобием добра) (2*), мотивируется желанием извращённо понимаемого общего блага и оправдывается общепринятым мнением. Начиная с 1860-х гг., это мнение Толстой последовательно называет "царствующим", "так называемым", "извращённым" и "лжехристианским" (ПСС. Т.13. С.205; Т.17. С.360; Т.28. С.202;). В тексте "Исповеди" с этим начальным периодом связаны "выходы" эпикурейства и неведения. В трактате "О жизни" он определяется как период "непробудившегося сознания" (ПСС. Т.26. С.344).

(1* О понятии "вера" в творческом сознании Толстого см.: Купреянова Е.Н. Эстетика Л.Н.Толстого. М.; Л., 1966. С.242-272. *)

(2* В трактате "Христианское учение" (1894-1896) Толстой писал: "Соблазн... означает западню, ловушку. И действительно, соблазн есть ловушка, в которую заманивается человек подобием добра и, попав в неё, погибает в ней. Поэтому и сказано в Евангелии, что соблазны должны войти в мир, но горе миру от соблазнов и горе тому, чрез кого они входят" (ПСС. Т.39. С.143). *)

Состояние, к описанию которого писатель переходит далее, начинается с возмущений не разума, а сердца, ощущения духовной болезни и рождения внутренних противоречий. Отсюда - резкое ослабление власти соблазнов. Движение на этом отрезке пути сопровождается "остановками" жизни, чередованием "оживлений" и "умираний", раздвоенностью. Кризисная остановка, связанная с отрицанием жизни, объясняется в "Исповеди" признанием неразумности всего существующего, утверждением в тщете соблазнов и осмыслением жизни как обмана, зла и бессмыслицы. Именно на этой стадии и происходит осмысление уже отвергнутого жизнепонимания (или "подобия жизни") и символическое уподобление его соблазну "сладости". В тексте "Исповеди" с этим периодом движения личности от одного жизнепонимания к другому (в варианте трагического исхода этого движения) связан выход силы и энергии.

Сознание трудностей не только перехода от одного жизнепонимания к другому, но и поступательного движения внутри каждого из них и обусловило сосредоточенность Толстого (и художника, и публициста) в 60-70-е годы на исследовании той стадии духовной эволюции человека, которая предшествует обретению веры.

Жанр исповеди не явился в творческом движении Толстого чем-то неожиданным. Неодолимую потребность в самоанализе и исповеди он испытывал всегда. И то и другое - в его дневнике, который вёлся (с незначительными перерывами) на протяжении шестидесяти лет, в письмах, в незавершённых философских набросках 1860-1870-х гг. Наконец - во всём его художественном творчестве.

"Исповедь" Толстого стоит в одном духовно-психологическом ряду с "Исповедями" Августина Блаженного и Руссо.

К ненапечатанному сочинению... - Имеются в виду религиознофилософский трактат "Исследование догматического богословия" (1879-1880, 1884) и работа "Соединение и перевод четырёх Евангелий" (1880-1881). В первой редакции "Заключения" к "Исповеди" (1882) Толстой писал: "Это было написано мною три года тому назад. После этого я написал исследование догматического христианского богословия и изложение христианского учения, как я его понимаю. Эти части ненапечатанного сочинения, если они кому-нибудь нужны, будут напечатаны когда-нибудь, когда это будет возможно" (Государственный музей Л.Н.Толстого. А II. Оп. 10. С.1). "Исследование догматического богословия" было впервые опубликовано под заглавием "Критика догматического богословия" М.К.Элпидиным в Женеве: первая часть в 1891 г., вторая - в 1896 г. В России этот трактат вышел лишь в 1908 г. Книга "Соединение и перевод четырёх Евангелий" была издана впервые также Элпидиным в Женеве: первый том - в 1892 г., второй - в 1893 г., третий - в 1894 г. (издание вышло со множеством опечаток). В России эта книга (без последней, заключительной главы) была опубликована лишь в 1906 г. в приложении к журналу "Всемирный вестник". В том же году книга была полностью издана Е.В.Герциком.

18-ти лет... университета. - В 1844 г. Толстой поступил на Восточный факультет Казанского университета. Через год - перешёл на юридический факультет. Из университета вышел в 1847 г.

Володенька М. - Речь идёт о Владимире Алексеевиче Милютине (1826- 1855), впоследствии - профессоре государственного, а затем - полицейского права в Петербургском университете, брате военного министра Д.А.Милютина. Дружеские отношения между братьями Толстыми и Милютиными установились во время пребывания семьи Толстых в Москве, в 1837-1841 гг., когда у детей был общий учитель французского языка и латыни - Сен-Тома (см.: Русская литература. 1969. No 1. С.117-118). Исследовательскую деятельность В.А.Милютин начал, ещё будучи студентом, и сразу заявил о себе как о талантливом литераторе и учёном. Печатался, в частности, в "Отечественных записках", "Современнике". На двадцать девятом году жизни В.А.Милютин (вследствие личных причин) покончил с собой.

Это было в 1838 г.... - Описанный Толстым случай произошёл в 1839 г.

Старшие братья... - У Толстого было три старших брата - Николай (1823-1860), Сергей (1826-1904) и Дмитрий (1827-1856).

Прозвали почему-то Ноем. - Ной - в преданиях иудаизма и христианства герой повествования о всемирном потопе, спасённый праведник и строитель ковчега; спаситель мира зверей и птиц, через своих сыновей родоначальник всего послепотопного человечества (см.: Бытие, 5: 29, 6: 9-19).

Мусин-Пушкин. - Речь идёт о Михаиле Николаевиче Мусине-Пушкине (1795-1862), попечителе Казанского учебного округа в 1829-1845 гг., впоследствии, с 1845 г. - попечителе С.-Петербургского учебного округа, с 1849 г. - сенаторе.

Давид плясал перед ковчегом. - Давид - царь Израильско-Иудейского государства (X в. до н.э.); ветхозаветное повествование о котором (Первая книга Царств, 16; Третья книга Царств, 2, 11; Первая книга Паралипоменон, 10-29) придало ему черты эпического героя, царя-воителя. Согласно ветхозаветному преданию, Давид в юности был пастухом, искусным поэтом и музыкантом; по одной из версий, он успокаивал царя Саула игрой на гуслях. Ковчег Завета, о котором идёт речь, - ковчег откровения; в нём хранились скрижали или десятословие, данное Богом и служившее выражением его воли, Заветом между Богом и народом израильским. Став царём и завоевав Иерусалим, Давид перенёс туда свою резиденцию и Ковчег Завета. О плясках Давида перед Ковчегом во время перевозки последнего в Иерусалим см.: Вторая книга Царств, 6: 16, 21.

Читал Вольтера... веселили меня. - Вольтер (наст. имя - Франсуа Мари Аруэ; 1694-1778) - французский писатель, философ, историк. Против официальной церкви направлены очень многие его сочинения ("Эдип", "Фанатизм, или Магомет-пророк", "Заира", "Генриада", "Век Людовика XIV", "Опыт о нравах и духе народов" и др.). Одну из едких насмешек Вольтера над церковными догматами Толстой вспоминает в работе "Что такое религия и в чём сущность её?" (1901-1902). В своём осмыслении "ополчения" философии XVIII века на церковь и духовенство Толстой был близок к точке зрения известного французского историка А.Токвиля. В работе "Старый порядок и революция", прочтённой Толстым в 1856 г., Токвиль, в частности, писал: "Философия XVIII века <...> была проникнута безверием. Но в ней необходимо тщательно различать две совершенно разнородные и независимые части <...> Философы XVIII века принялись с какою-то яростью на церковь <...> Христианство зажгло эту страстную ненависть к себе не столько в качестве религиозной доктрины, сколько в качестве политического учреждения" (Старый порядок и революция. СПб., 1860. С.14-15).

Учат катехизису... - Катехизис (греч.; буквально - устное наставление, оглашение) - книга, содержащая краткое изложение христианского вероучения, обычно в форме ответов и вопросов, предназначенная для начального религиозного обучения верующих.

В бытии у причастия. - Причащение - главнейшее из христианских таинств. К причастию в православной церкви допускаются все её члены, после должного приготовления исповедью и покаянием.

Рассказывал С.... - брат Толстого Сергей Николаевич. "Старший брат", упоминаемый далее, - Н.Н.Толстой. Точные слова, сказанные старшим братом, были: "А ты ещё всё делаешь этот намаз?" (ПСС. Т.23. С.489).

Вера моя... я считал совершенствованием. - Значимость проблемы нравственного самосовершенствования для молодого Толстого засвидетельствована его дневником, начатым в 1847 г. (и с 1850 г. ведшимся систематически до конца жизни), философскими набросками, "Журналом ежедневных занятий" и многочисленными "Правилами": для развития воли (телесной и чувственной), для подчинения воле чувств самолюбия и корыстолюбия, для развития деятельности (умственной и чувственной), для развития способности "приводить выводы в порядок" и т.д., и т.д. (см.: ПСС. Т.1. С.245-249; Т.46). В центре внимания молодого Толстого - проблема всестороннего развития человека, который бы способствовал всестороннему развитию человечества (см.: Бурсов Б.И. Лев Толстой: Идейные искания и творческий метод. 1847-1862. М., 1960).

Добрая тётушка моя... - Имеется в виду Татьяна Александровна Ергольская (1792-1874). Отмечая её благотворное влияние, Толстой писал в посвящённой Т.А.Ергольской главе "Воспоминаний": "Она научила меня духовному наслаждению любви" (ПСС. Т.34. С.366).

Я убивал людей на войне... - Толстой участвовал в военных действиях на Кавказе в 1851-1853 гг., в 1854 г. служил в Дунайской армии, с ноября 1854 г. по август 1855 г. защищал осаждённый Севастополь.

Вызывал на дуэли... - Известны два таких случая. Первый - вызов на дуэль 19 марта 1856 г. М.Н.Лонгинова, в то время сотрудника "Современника", позднее - начальника Главного управления по делам печати. Толстой был оскорблён содержанием письма Лонгинова к Н.А.Некрасову, в котором выражалось сомнение в свободомыслии Толстого. Некрасов показал ему письмо, не прочтя его. Инцидент был улажен Некрасовым (см.: ПСС. Т.60. С.75-76). Второй раз на дуэль был вызван И.С.Тургенев после ссоры Толстого с ним в имении А.А.Фета (27 мая 1861 г.): на критическое замечание Толстого, связанное с воспитанием дочери Тургенева, реакция последнего была неадекватно несдержанной. Дуэль не состоялась (см.: Там же. С.391-395).

Проигрывал в карты... которого бы я не совершал... - Здесь и ниже - пристрастно-самокритичные оценки Толстым малейших отступлений от нравственного идеала. Аналогичное отношение к собственным слабостям на пути совершенствования зафиксировано в раннем дневнике писателя, где с целенаправленным вниманием к собственным отступлениям от идеала связывается результативность движения на пути самосовершенствования. Такое восприятие негативных сторон поступков совершенствующей себя личностью находилось в русле общемировой духовной традиции, Толстому известной (Руссо, Жан де Лабрюйер, В.Франклин, К.Цшокке и т.д.).

В это время... смысл моей жизни. - Это суждение во многом предваряет тот своеобразный обвинительный приговор нерезультативности (в максимальном смысле) воздействия культуры на нравственный мир человека, который был вынесен Толстым в трактате "Что такое искусство?" (1898). Размышляя о задачах искусства ещё до завершения повести "Детство", Толстой отмечал в одном из философских набросков 1851 г.: "Для чего пишут люди? Для того чтобы приобресть кто денег, а кто славы, а кто и то и другое; некоторые же говорят, что для того, чтобы учить добродетели людей <...> Единственный способ, чтобы быть счастливым, есть добродетель, следовательно благоразумно только читать <...> те книги, которые учат добродетели" (ПСС. Т.1. С.246). Первое опубликованное произведение Толстого - повесть "Детство"; она появилась в No 9 "Современника" за 1852 г.

Двадцати шести лет я приехал после войны в Петербург... - Толстой приехал в Петербург 19 ноября 1855 г., после Крымской войны, в возрасте двадцати семи лет.

Я стал замечать... друг против друга. - Имеются в виду, в частности, разногласия между революционно-демократическим крылом журнала "Современник" (Некрасов, Чернышевский) и так называемым "бесценным триумвиратом", писателями В.П.Боткиным, А.В.Дружининым, П.В.Анненковым, сторонниками "чистого искусства" (см.: Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Кн. первая. 50-е годы. Л., 1928. С.220-235).

Всё, что существует, то разумно. - Осмысление личностью этого философского положения (в истоках своих восходящего к Гегелю - см. предисловие к "Философии права", 1821) ложится в основание толстовской концепции жизнепониманий, получившей наиболее полное логическое освещение в трактате "Царство Божие внутри вас" (1893) и статье "Религия и нравственность" (1893). Признание этого положения, опора на него, объединяет, по мысли Толстого, два низших жизнепонимания - личное (или животное) и общественное (или языческое). Первое из них преследует цель удовлетворения воли отдельной личности, второе - воли избранной совокупности людей. Высшее (или божеское, всемирное) жизнепонимание покоится, по Толстому, на убеждении в неразумности и несовершенстве всего существующего и одновременном утверждении неизбежности движения от неразумности к разумности. Цель этого жизнепонимания - исполнение нравственного закона, вложенного в душу каждого человека. "Двигатель" жизни - бескорыстная любовь.

До моей женитьбы. - До 23 сентября 1862 г., когда Толстой женился на Софье Андреевне Берс.

Я поехал за границу. - Первая заграничная поездка Толстого состоялась в 1857 г. Он выехал из Москвы 29 января и вернулся в Петербург 30 июля. Во время поездки посетил Францию, Швейцарию, Германию.

Только изредка... в наше время суеверия... - Наиболее ярко это "возмущение" чувства проявилось в этот период в рассказе "Люцерн" (1857).

Вид смертной казни... а я своим сердцем. - 25 марта (6 апреля) 1857 г. в Париже Толстой присутствовал при гильотинировании убийцы. Вечером в толстовском дневнике появилась запись: "Больной встал в 7 час<ов> и поехал смотреть экзекуцию. Толстая, белая, здоровая шея и грудь. Целовал Евангелие и потом - смерть, что за бессмыслица! - Сильное и недаром прошедшее впечатление. Я не политический человек. Мораль и искусство. Я знаю, люблю и могу... Гильотина долго не давала спать и заставляла оглядываться" (ПСС. Т.47. С.121-122). О впечатлении, произведённом на него "видом" смертной казни, Толстой в тот же день писал В.П.Боткину (см.: ПСС. Т.60. С.167-169); позднее - в трактате "Так что же нам делать?" (1882-1886): "Тридцать лет тому назад я видел в Париже, как в присутствии тысячи зрителей отрубили голову человеку гильотиной. Я знал, что человек этот был ужасный злодей; я знал все те рассуждения, которые столько веков пишут люди, чтобы оправдать такого рода поступки <...>, но в тот момент, когда голова и тело разделились и упали в ящик, я ахнул и понял не умом, не сердцем, а всем существом моим, что все рассуждения, которые я слышал о смертной казни, есть злая чепуха, что сколько бы людей не собралось вместе, чтобы совершить убийство, как бы они себя ни называли, убийство худший грех в мире" (ПСС. Т.25. С.190).

Смерть моего брата. - Николай Николаевич Толстой скончался 20 сентября 1860 г. в Гиере от туберкулёза. Л.Толстой писал в "Воспоминаниях": "Он был удивительный мальчик и потом удивительный человек. Тургенев говорил про него очень верно, что он не имел только тех недостатков, которые нужны для того, чтобы быть писателем. Он не имел главного нужного для этого недостатка: у него не было тщеславия, ему совершенно не интересно было, что о нём думают люди. Качества же писателя, которые у него были, было прежде всего тонкое художественное чутьё, крайнее чувство меры, добродушный, весёлый юмор, необыкновенное, неистощимое воображение и правдивое, высоконравственное мировоззрение, и всё это без малейшего самодовольства" (ПСС. Т.34. С.386). Потрясённый смертью брата, Толстой писал в дневнике 13 октября 1860 г.: "Скоро месяц, что Николенька умер. Страшно оторвало меня от жизни это событие... Николенькина смерть - самое сильное впечатление в моей жизни" (ПСС. Т.48. С.29-30).

Занятие крестьянскими школами... они хотят. - Толстой занимался педагогической деятельностью в течении 1859-1862 гг. Первая его попытка организовать школу для крестьянских детей относится, однако, ещё к 1849 г. Решение крестьянского вопроса рассматривалось Толстым как составная часть проблемы совершенства человеческой личности. Толстой стремился не только приобщить крестьянских детей к общечеловеческой культуре, но хотел увидеть в их общении между собой и учителем те чисто человеческие отношения, которые, по его мысли, должны порождать общность духовного мира людей разных социальных положений. Основным принципом педагогической системы Толстого было отсутствие всякого принуждения по отношению к учащимся со стороны учителя (см.: Бурсов Б.И. Лев Толстой: Идейные искания и творческий метод. С.305-335).

Я другой раз поехал за границу... - Вторично Толстой выехал за границу 2 июля 1860 г., вернулся - 12 апреля 1861 г., побывав в Германии, Франции, Англии, Бельгии.

Заняв место посредника... - Толстой был назначен мировым посредником 4-го участка Крапивенского уезда Тульской губернии 16 мая 1861 г. Институт мировых посредников был введён после отмены крепостного права для разрешения спорных вопросов между помещиками и крестьянами. Исполняя посреднические обязанности, Толстой всегда вставал на сторону крестьян, чем вызвал озлобление всего крапивенского дворянства.

Стал учить... начал издавать. - В 1862 г. Толстой издавал журнал под названием "Ясная Поляна. Школа. Журнал педагогический" (No 1-12). Толстой опубликовал в нём одиннадцать статей. В центре его внимания были прежде всего две проблемы: постановка дела народного образования в разных странах и в разные эпохи; методы обучения в Яснополянской школе (см.: Купреянова Е.Н. Публицистика Л.Н.Толстого начала 60-х гг. (Педагогические статьи) / Яснополянский сборник. Тула, 1955. С.85-125).

Поехал в степь к башкирам... - Речь идёт о поездке в Самарскую губернию на кумыс. Толстой выехал 14 мая 1862 г., вернулся - 31 июля. Около двух месяцев он жил в башкирском кочевье на Каралыке в Николаевском уезде Самарской губернии (см.: Морозов В.С. Воспоминания о Л.Н.Толстом ученика Яснополянской школы. М., 1917. С.89-123).

Так я жил... Зачем? ну а потом? - Первый мучительный приступ тоски был пережит Толстым вскоре после окончания "Войны и мира", в сентябре 1869 г., по дороге в Пензенскую губернию и описан впоследствии в рассказе "Записки сумасшедшего" (1884-1886). Мотивы "Исповеди" ясно ощутимы в дневнике Толстого 1870-х гг. Так, к февралю 1874 г. относится следующая дневниковая запись: "Проживя под 50 лет, я убедился, что земная жизнь ничего не даёт, и тот умный человек, который вглядится в земную жизнь серьёзно, труды, страх, упрёки, борьба - зачем? - ради сумасшествия, тот сейчас застрелится, и Гартман и Шопенгауэр прав. Но Шопенгауэр давал чувствовать, что есть что-то, отчего он не застрелился. Вот это что-то есть задача моей книги. Чем мы живём?" (ПСС. Т.48. С.347). Психологически этапным в движении к "Исповеди" является письмо Толстого к Н.Н.Страхову от 30 ноября 1875 г., где стягиваются в единый узел ряд важнейших проблем будущего "Вступления к ненапечатанному сочинению": "Я вам посылаю то, что я написал вроде предисловия к задуманному мною философскому сочинению. Вы увидите из этого, что из 3-х вопросов Канта меня <...> занимает только, и с детства занимал, один последний вопрос - на что мы можем надеяться? <...> Для всякого мыслящего человека все три вопроса нераздельно связаны в один - что такое моя жизнь, что я такое? Но каждому человеку инстинкт предчувствия, опыт ума - что хотите - указывает на то, какой из этих трёх замков этих дверей легче отпирается, для какого у него есть ключ, или, может быть, к какой из дверей он приткнут жизнью; но несомненно то, что достаточно отворить одну из дверей, чтобы проникнуть в то, что заключается за всеми <...> Я знаю, что это очень дерзко и может показаться странным и легкомысленным - отвечать на такой вопрос на 2-х почтовых листиках бумаги, но я имею причины, по которым считаю, что не только могу, но должен это сделать. И сделал бы это, если бы я писал не письмо вам, близкому человеку, но если бы я писал свою profession de foi, зная, что меня слушает всё человечество. Вот какие это причины..." (Там же. Т.62. С.219-220). Мотивы "Исповеди" внутренне организуют и ряд философских набросков Толстого середины 1870-х гг. - "О будущей жизни вне времени и пространства" (1875), "О душе и жизни её..." (1875), "О значении христианской религии" (1875-1876), "Определение религии - веры" (1875-1876), "Христианский катехизис" (1877).

Жизнь моя остановилась... Если бы пришла волшебница... настоящей смерти - полного уничтожения. - ср. в письме к Н.Н.Страхову от 30 ноября 1875 г.: "Мне 47 лет <...> Я чувствую, что для меня наступила старость. Я называю старостью то внутреннее, душевное состояние, при котором все внешние явления мира потеряли для меня свой интерес <...> Если бы пришла волшебница и спросила у меня, чего я хочу, я бы не мог выразить не одного желания. Если и есть у меня желания, как например: вывести ту породу лошадей, которых я мечтаю вывести, затравить 10 лисиц в одно поле и т.п., огромного успеха своей книге, приобрести миллион состояния, выучиться по-арабски и монгольски и т.п., то я знаю, что это - желания не настоящие, не постоянные, но что это только остатки привычек желаний и появляющиеся в дурные минуты моего душевного состояния. В те минуты, когда я имею эти желания, внутренний голос говорит уже мне, что желания эти не удовлетворят меня. Итак, я дожил до старости, до такого внутреннего душевного состояния <...>, в котором нет желаний и впереди себя не видишь ничего, кроме смерти" (Там же. Т.62. С.226).

Жизнь моя есть... глупая и злая шутка. - Перефразировка заключительных строк стихотворения М.Ю.Лермонтова "И скучно и грустно..." (1840):

И жизнь, как посмотришь с холодным

вниманьем вокруг, -

Такая пустая и глупая шутка...

Ср. в письме Н.Н.Страхову от 30 ноября 1875 г.: "...первое испытанное мною чувство, когда я вступал в старость, было недоумение, потом ужас, тяжёлое чувство отчаяния и в том, что бойкая фраза поэта не есть фраза, а что действительно жизнь есть пустая и глупая шутка, которую кто-то подшутил над нами" (ПСС. Т.62. С.227). Ср. в письме к А.А.Фету от 10-15 октября 1880 г.: "Как же мне не любить, не верить и не следовать тому свету, при котором <...> то, вследствие чего весь мир живых людей является не какой-то злой шуткой кого-то, а той средой, в которой осуществляется вместе и разумение, и высшее благо. Такой свет мне даёт Евангелие" (Там же. Т.63. С.29). Мотив уподобления жизни глупой шутке, разыгранной чужою волей, присутствует уже в черновой разработке монолога Андрея Болконского в канун Бородинского сражения в "Войне и мире" (1863-1869): "Глупо, когда не понимаешь, мерзко, когда понимаешь всю эту шутку" (Там же. Т.14. С.105).

Придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей... - Ко времени написания "Исповеди" Толстой пережил смерть отца, Николая Ильича (1794-1837); бабушки, Пелагеи Николаевны Толстой (1762-1838); тётушек Александры Ильиничны Остен-Сакен (1797-1841), Татьяны Александровны Ергольской (1792-1874) и Пелагеи Ильиничны Юшковой (1801-1875); братьев Дмитрия и Николая; зятя Валериана Петровича Толстого (1813-1865); сыновей - Петра (1872-1873) и Николая (1874-1875).

Давно уже рассказана восточная басня... - Притча о путнике входит в состав санскритского сборника повестей, басен и назидательных сентенций, известного под названием "Панчатантры" (Пятикнижия), относящегося предположительно к периоду между II в. до н.э. и VI в. В VI в. сборник был переведён на сирийский, позднее - на арабский язык. Арабский перевод послужил источником для распространения притчи с Востока на Запад (см.: Буслаев Ф.И. Перехожие повести // Мои досуги. М., 1886. Т.2). Под заглавием "Притча святого Варлаама о временном сем веце" она была помещена в "Прологе" - под 19 ноября. Эта притча была широко известна и в стихотворном переложении В.А.Жуковского ("Две повести. Подарок на Новый год издателю "Москвитянина", 1844).

И я пытаюсь сосать тот мёд... - На "сцеплении" реального ощущения "зла и бессмыслицы" жизни и условно-символического уподобления её физиологической потребности в "сладости" покоится художественное решение предсмертного внутреннего монолога Анны Карениной. Один из ведущих мотивов её монолога: "Всё неправда, всё ложь, всё обман, всё зло" (ПСС. Т.19. С.347). Второй - "Всем нам хочется сладкого, вкусного" (Там же. С.340). Соблазн "сладости" осознаётся как символ всеобщего смысла жизни, ведущей к человеческому разъединению.

Ужас тьмы... - здесь: ужас смерти.

Метафизика - (греч., буквально - после физики) - наука о сверхчувственных принципах и началах бытия.

Человечество идёт к высшему благу... в чём состоят идеалы человечества... - В "Опытах" Монтеня, с которыми Толстой, познакомившись в 1860 г., не расставался до конца жизни, отмечалось, например (с прямой отсылкой на труд Цицерона "О высшем благе и высшем зле"): "Философы ни о чём не спорят так страстно и так ожесточённо, как по поводу того, в чём состоит высшее благо человека; по подсчётам Варрона существовало двести восемьдесят восемь школ, занимавшихся этим вопросом <...> Одни говорят, что наше высшее благо состоит в добродетели; другие - что в наслаждении, третьи - в следовании природе; кто находит его в науке, кто - в отсутствии страданий, а кто в том, чтобы не поддаваться видимостям..." (Монтень М. Опыты. М., 1979. Кн.2. С.510). Самим Толстым высшее благо мыслилось как единение людей.

Это таинственное человечество... - Ещё в 1865 г. в наброске "О религии" Толстой писал: "Человечество есть одно из тех понятий, которые мы можем себе только выразить, но владеть которым мы не можем: человечество есть ничто, и потому-то, как скоро в наших мысленных формулах мы введём понятие человечества, мы точно так же, как в математике, введя бесконечно малое и великое, получаем произвольные и ложные выводы" (ПСС. Т.7. С.126). Специальное внимание этой проблеме Толстой уделяет в трактате "Царство Божие внутри вас": "Есть государство, народ, есть отвлечённое понятие: человек, но человечества, как реального понятия, нет и не может быть <...> Где предел человечества? Где оно кончается или начинается? Кончается ли человечество дикарём, идиотом, алкоголиком, сумасшедшим включительно <...> Любовь к человечеству, логически вытекая из любви к личности, не имеет смысла, потому что человечество - фикция" (ПСС. Т.28. С.83, 296). Ср. близкие к этому суждению высказывания А.И.Герцена в главе "Роберт Оуэн" шестой главы "Былого и дум": "Слово "человечество" препротивное: оно не выражает ничего определённого <...> Какое единство разумеется под словом "человечество"? Разве то, которое мы понимаем под всяким суммовым названием, вроде икры и т.п." (Герцен А.И. Собр. Соч. М., 1957. Т.11. С.251; см. также: М., 1955. Т.6. С.84) и Ф.М.Достоевского в "Записной тетради" 1872-1875 гг.: "Кто слишком любит человечество вообще, тот, большею частию, мало способен любить человека в частности" (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л., 1980. Т.21. С.264).

В истинной философии, не в той, которую Шопенгауэр называл профессорской философией... - А.Шопенгауэр (1788-1860) - немецкий философ-идеалист. Имеется в виду его суждение в предисловии ко второму изданию книги "Мир как воля и представление" (1844) (см.: Шопенгауэр А. Мир как воля и представление / Пер. А.А.Фета. СПб., [Б. д.] Изд. 4-е. С.XXV-XXVIII). Касаясь сходных проблем в письме к Н.Н.Страхову 30 ноября 1875 г., Толстой подчёркивал: "Самые предметы, которыми занимается философия, - жизнь, душа, воля, разум, не подлежат рассечению, устранению известных сторон <...> При философском изложении невозможно переопределять тех понятий, из которых слагается философское знание, невозможно урезывать эти понятия, а нужно оставлять их во всей их цельности, так как это понятия, приобретаемые непосредственно, и потому невозможно из этих понятий строить цепь какой бы то ни было необходимости. Все эти понятия не подчиняются ни одному из выставленных Шопенгауэром положений о достаточном основании. Все эти понятия не подлежат логическим выводам, все они равны между собой и не имеют логической связи; и вследствие того убедительность философского учения никогда не достигается логическими выводами, а достигается только гармоничностью соединения в одно целое всех этих нелогических понятий, то есть достигается мгновенно, без выводов и доказательств <...> В подтверждение этого положения я прошу вас вспомнить недействительность философских научных теорий и действительность и силу религий не на одни грубые и невежественные умы, как вы сами знаете <...> Философия, в личном смысле, есть знание, дающее наилучшие возможные ответы на вопросы о значении человеческой жизни и смерти" (ПСС. Т.62. С.223-225).

Ответ, данный Сократом... - (ок. 470 - 399 до н.э.) - древнегреческий философ. Приводимые ниже его суждения - свободный и сокращённый перевод двух выдержек из глав XI и XII диалога Платона "Федон". Выдержки из диалога Платона "Федон" о Сократе были включены Толстым в "Круг чтения" (1904-1908). Подробнее об отношении Толстого к Сократу см.: Галаган Г.Я. Л.Н.Толстой: Художественно-этические искания. Л., 1981. С.32-34.

Ответ, данный... Шопенгауэром... - Приводимая ниже выдержка - толстовский перевод части заключительного, 71-го параграфа книги Шопенгауэра "Die Welt als Wille und Vorstellung" ("Мир как воля и представление"), прочтённой писателем в оригинале.

Ответ, данный... Соломоном... - Соломон (евр. - мирный, благодатный) - третий царь Израильско-Иудейского государства (ок. 965 - 928 до н.э.), изображённый в ветхозаветных книгах величайшим мудрецом всех времён. Ему приписывается авторство книг Притчей Соломоновых, Екклесиаста, Песни Песней. Ниже приведены выдержки из "Книги Екклезиаста, или Проповедника".

Сакиа-Муни... уничтожить жизнь совсем, в корне. - Шакьямуни, индийский принц Сиддхарта Гаутама (сер. 1-го тыс. до н.э.), получивший впоследствии имя Будды, то есть пробуждённого, просветлённого, основатель буддизма, одной из трёх мировых религий наряду с христианством и исламом. Характерной особенностью буддизма является его этико-практическая направленность; в качестве центральной проблемы буддизм выдвигает проблему бытия личности; стержнем содержания буддизма является проповедь Будды о "четырёх благородных истинах": страдание как факт, причина страдания, освобождение от страданий, путь, ведущий к освобождению от страданий. Личность Будды интересовала Толстого до конца жизни. Так, в частности, к концу 1885-1886 гг. относится его незавершённый замысел "Сиддарта, прозванный Буддой, то есть святым. Жизнь и учение его"; позднее - для "Круга чтения" (1904-1908) им пишется статья "Будда". Издательство "Посредник" выпускает в 1911 г. книгу П.А.Буланже "Жизнь и учение Сиддарты Готамы, прозванного Буддой". См. также: Шифман А.И. Лев Толстой и Восток. М., 1971. С.113-225.

"И похвалил я веселье... ни знания, ни мудрости". - Приведена выдержка из ветхозаветной "Книги Екклезиаста, или Проповедника".

Философия, которую они называют позитивной... - Позитивизм (фр. positivisme, от лат. positivus - положительный), философское направление, основанное на признании подлинным (позитивным) знанием лишь результата отдельных специальных наук и их синтетического объединения. В письме к Н.Н.Страхову от 30 ноября 1875 г. Толстой писал: "...стоит только почитать все те книги, на обёртках которых написано "философия", для того чтобы найти во всех этих книгах именно то свойство, которое, по моим словам, чуждо философии. Это происходит, во-первых, оттого, что многие из этих книг вовсе не философия, как все позитивистические сочинения такого рода <...>, которые, ставя низко и потому неверно цель философии, с полной строгостью применяют к философии общий научный метод и вполне достигают своей цели; но по существу своей цели остаются вне философии" (ПСС. Т.62. С.221-222).

Это Бог 1 и 3... - Толстой имеет в виду троичность Божества.

То знание, которое, как это сделал Декарт... во всём... - Декарт Ренё (1596-1650) - французский философ и математик, представитель классического рационализма. Речь идёт о его труде "Начала философии" (1644). С этим трудом Толстой знакомится по статье Н.Н.Страхова "Об основных понятиях психологии" (Журнал министерства народного просвещения. 1878. No 5. С.31-35). В письме Н.Н.Страхову от 30 ноября 1875 г. Толстой писал: "...Сознание того, что моя жизнь не может быть шутка, то сознание, из которого Декарт пришёл к доказательству существования Бога, выразил убеждение в том, что не мог Бог подшутить над нами, это сознание воспротивилось во мне, как оно воспротивится и во всяком человеке в признании бессмысленности жизни разумного существа. Сознание это заставило меня усумниться в том, что я разумно понимал смысл жизни" (ПСС. Т.62. С.227).

Брамины - жреческая и с древних пор первенствующая каста в Индии. Ортодоксальное учение браминов ставит целью достижение конечной свободы и блаженства в зависимость от полного познания природы Божества, приобретаемого путём полного отвлечения ума от всего земного и сосредоточения его на размышлении о Божестве, что, в свою очередь, предполагает полное подавление всех чувственных стремлений путём умерщвления плоти.

..."обличение вещей невидимых"... - См.: Послание апостола Павла к евреям (11:1).

Магометанство - Магомет - устаревшая транскрипция имени Мухаммеда (570? - 632), основателя ислама (араб., букв. - покорность, предание себя воле (Бога)), одной из наиболее распространённых религий мира, почти не знающей стремления преодолеть или преобразить человеческую природу, направленной на упорядочение и освещение житейских данностей.

К православным богословам нового оттенка... - Имеются в виду труды славянофилов А.С.Хомякова и Ю.Ф.Самарина. После знакомства с работой Ю.Ф.Самарина "Два письма об основных истинах религии. По поводу сочинений Макса Мюллера: "Введение в сравнительно изучение религий" и "Опыты по истории религий"" Толстой писал Н.Н.Страхову 17-18 мая 1876 г.: "В ней хорошо доказательство, основанное на воздействии Бога на человека (хотя гегелиянское) и на важности, которую человек приписывает своей личности" (ПСС. Т.62. С.276). О впечатлении, произведённом на него богословскими трудами А.С.Хомякова и Ю.Ф.Самарина, см. в трактатах "Исследование догматического богословия" (гл. XIII) и "Царство Божие внутри вас" (гл. III).

К так называемым новым христианам, исповедующим спасение верою в искупление - В 1874 г. в Петербурге неоднократно выступал с проповедями английский проповедник оправдания верой Гренвил Редсток. Отрицая значимость добрых дел для прощения грехов, он развивал идею о том, что грехи могут быть смыты лишь святою кровью, уже пролитой и очищающей всякого, кто принимает Христа как единого Спасителя и ходатая между Богом и человечеством. Толстой был знаком и состоял в 1876 г. в переписке с одним из последователей Редстока - гр. А.П.Бобринским, в 1871-1874 гг. - министром путей сообщения. Сведения о лорде Редстоке сообщила Толстому и А.А.Толстая, фрейлина двора, в письме от 28 марта 1876 г., где отмечала, что проповедник "природу человеческую вовсе не знает и даже не обращает на неё внимания" (Переписка Л.Н.Толстого с гр. А.А.Толстой. СПб., 1911. С.267). В седьмой части "Анны Карениной" (гл. XXI-XXII) исповедующие спасение верою изображаются в комическом виде.

Люди более возлюбили тьму... не обличились дела его. - См. Евангелие от Иоанна (3: 19-20).

Вытекало не из моего хода мыслей... но оно вытекало из сердца. - Первые сомнения Толстого в "пути мысли" относятся ещё к середине 1850-х гг. В марте 1856 г. он записывает в дневнике: "Главная моя ошибка в жизни состояла в том, что я позволял уму становиться на место чувства, и то, что совесть называла дурным, гибким умом, переводить на то, что совесть называла хорошим" (ПСС. Т.47. С.68). В незавершённом философском наброске начала 1860-х гг. "О характере мышления в молодости и в старости" Толстой говорит о неизбежности встречи на "пути мысли" с "непонятным, неразрешимым, необъятным" (Там же. Т.7. С.12). А в наброске "О религии" (1865) всё это "неразрешимое" и "непонятное" (Там же. Т.17. С.374, 376, 379) ставит в прямую связь с главным вопросом человечества: "Что я? Зачем я живу? Что будет после смерти?" (Там же. Т.7. С.124). "Путь мысли", "ход мысли" находит эстетическое осмысление в "Войне и мире" (Безухов, Болконский), в "Анне Карениной" (Левин). Чувство, "вытекающее" из сердца, Толстой называет в середине 1870-х гг. "знанием сердечным", а десятилетием позднее главным началом постижения высшей формы нравственного называет "разумение" или "разумное сознание", которое мыслится им как синтез знаний "сердечного" и "разумного" (Там же. Т.26. С.367; Т.27. С.535).

Я вполне был убеждён... (Кант доказал мне... что доказать этого нельзя)... - И.Кант (1724-1804) - немецкий философ и учёный, родоначальник немецкой классической философии. В его труде "Критика чистого разума" (1. Трансцендентальное учение об элементах. Гл. III. Секции 4-6) говорится о невозможности онтологического, космологического и физико-биологического доказательства существования Бога.

Доводы... Шопенгауэра... - Доказательство бытия Божия рассматривается А.Шопенгауэром в работе "О четвёртом корне закона достаточного основания" (гл.2 7,8; гл.4 20).

Нужно жить по-Божьи... трудиться, смиряться, терпеть и быть милостивым. - Ориентацией на самосозидающие ценности народного сознания ознаменован весь творческий путь Толстого, начиная с повести "Детство" (1852), где, выявляя источник духовного самотворчества личности, писатель утверждает в высоком нравственном содержании людей труда (бескорыстная любовь, терпение, отсутствие страха смерти). Слова "жизнь для души, по правде, по-Божьи" мужика Фёдора раскрывают Левину ("Анна Каренина", 1873-1877) главную особенность народного сознания: отсутствие расхождений между идеалом нравственности и практической этикой.

Смысл этот народ черпает... в легендах, пословицах, рассказах. - Факт зависимости нравственных воззрений народа от хранимого и чтимого им "предания" подчёркивается в черновиках "Исповеди": "Я понял, что верования народа питались и питаются двумя источниками: одним - чисто христианским, выраженным в излюбленных народом местах из Евангелия, переходящих из уст в уста иногда в внешне искажённом виде, в житиях подвижников и мучеников, в легендах, пословицах, рассказах и, главное, в самом предании жизни, примером подвигов жизни людей народа" (ПСС. Т.23. С.508).

Наши русские богословские сочинения... софизма, находящегося в этом рассуждении. - В трактате "Царство Божие внутри вас" (1893) Толстой писал: "Хомяков утверждает, что церковь есть собрание людей (всех без различия - клира и паствы), соединённых любовью, что только людям, соединённым любовью, открывается истина (Возлюбим друг друга да единомыслием и т.д.) и что таковая церковь есть церковь, во-первых, признающая Никейский символ, а во-вторых, та, которая после разделения церквей не признаёт папы и новых догматов. Но при таком определении церкви является ещё большее затруднение приравнять, как того хочет Хомяков, церковь, соединённую любовью, с церковью, признающею Никейский символ и правоту Фотия. Так что утверждение Хомякова о том, что эта соединённая любовью и, следовательно, святая церковь и есть самая, исповедуемая греческой иерархией церковь, ещё более произвольно, чем утверждение католиков и старых православных. Если допустить понятие церкви в том значении, которое даёт ему Хомяков, то есть как собрание людей, соединённых любовью и истиной, то всё, что может сказать всякий человек по отношению этого собрания, - это то, что весьма желательно быть членом такого собрания, если таковое существует, то есть быть в любви и истине; но нет никаких внешних признаков, по которым можно бы было себя или другого причислить к этому святому собранию или отвергнуть от него, так как никакое внешнее утверждение не может отвечать этому понятию" (ПСС. Т.28. С.46-47). См. также следующее примеч.

В Никейском символе... выражение истины обязательным для единения. - Никейский (правильнее - Никео-Цареградский) Символ веры - сконцентрированное изложение христианского вероучения, принятое церковью на двух Вселенских соборах: первом - в Никее в 325 г. и втором - в Константинополе в 381 г. Символ веры был включён Толстым в третью часть "Азбуки" (1872). Комментируемый текст сопровождался в первой публикации "Исповеди" следующим редакционным примечанием: "Совершенно основательно, что "любовь никак не может сделать известное выражение истины обязательным для единения". Любовь именно и исключает обязательность; известное выражение истины принимается верою, по любви, следовательно в том и другом случае свободно и в этом смысле не обязательно. Символ веры никому себя не навязывает, а если принимается, то свободно: если же не свободно, то это уже не вера, и вместе не любовь. Кто отвергает Символ, тот добровольно исключает себя из союза и общения любви христианской" (РМ. 1882. No 5. С.323).

..."Возлюбим друг друга да единомыслием"... "...и весь живот наш Христу-Богу предадим"... - Толстой цитирует текст ектеньи, молитвенного прошения, возглашаемого священником или дьяконом во время богослужения.

Дальнейшие слова... не мог понять их. - Этот текст в первой публикации "Исповеди" сопровождается следующим редакционным примечанием: "Автор крайне заблуждается, если в выражении догмата троичности видит выражение математическое. Не только сущность и образ бытия абсолютного и бесконечного невыразимы вполне на языке человеческом; но даже эмпирическая наука, имеющая дело с чувственными, конечными телами и явлениями, утверждая по необходимости существование атомов, вынуждена сообщить им такое определение, которое для рассудка и на языке математическом есть нелепость. И, несмотря на это, существование атомов принимается и не может не приниматься; ибо иначе нельзя объяснить ни физических, ни химических явлений" (РМ. 1882. No 5. С.324).

Молитвы о покорении под нози врага и супостата... - Речь идёт об ещё одном отрывке из ектеньи.

Херувимская... - название одного из церковных песнопений, исполняемого во время литургии.

Таинство проскомидии... - Проскомидия - священнодействие, совершаемое во время первой части литургии, когда приготовляются святые дары - хлеб и вино для Евхаристии (см. ниже).

..."избранный воеводе"... - первые слова кондака из акафиста Богородице.

Таинство Евхаристии... - Евхаристия, или причащение - название одного из церковных таинств, признаваемого всеми христианскими вероисповеданиями. Оно совершается во время христианского богослужения - литургии. По учению церкви в Евхаристии святые дары - хлеб и вино - пресуществляются в тело и кровь Христа.

Остальные все двенадцать праздников... Покров и т.д. - Имеются в виду двунадесятые праздники, среди которых русская православная церковь числит следующие: Рождество Богородицы - 8 (21) сент., Воздвижение Честного и Животворящего Креста - 14 (27) сент., Введение во храм Богородицы - 21 нояб. (4 дек.), Рождество Христово - 25 дек. (7 янв.), Крещение (Богоявление) - 6 (19) янв., Сретение - 2 (15) февр., Благовещание - 25 марта (7 апр.), Преображение - 19 (26) авг., Успение Богородицы - 15 (28) авг., Вход Господень в Иерусалим или Вербное Воскресенье, Вознесение; Праздник Святой Троицы (Пятидесятница). День Покрова празднуется 1 (14) окт.

Я причащался в первый раз после многих лет. - Это было в апреле 1878 г. (см. письмо Толстого к Н.Н.Страхову от 17 апр. 1878 г. - ПСС. Т.62. С.413).

Но когда я подошёл... было невыразимо больно. - Этот текст сопровождается в первой публикации "Исповеди" следующим редакционным примечанием: "Отрешившись от рационалистических и материалистических принципов, автор становится в противоречие с собою, когда в искании примирения с верою применяет к её истинам те же рационалистические и материалистические основания. Ни догмат крещения, ни догмат воскресения, ни догмат Евхаристии не изъявляют притязаний на материалистическое основание. Автор, читавший Хомякова, может припомнить переданный последним отзыв сельского священника относительно католических объяснений Евхаристии: "И жаль, что они воображают, что принимают мясо Христово, а не тело Христово!" Автор заблуждается, если полагает, что Евхаристия предполагает материальное тело Христово" (РМ. 1882. No 5. С.326).

При чтении Четьи-Минеи... - Четьи-Минеи - сборник житий святых православной церкви; жития и поучения на весь год расположены в них по дням каждого месяца. Четьи-Минеи складывались постепенно и неоднократно перерабатывались; в них включались сюжеты из "Прологов" (см. ниже). Толстой читал жития святых в 12-томном издании 1864 г. (это издание, с многочисленными пометами Толстого, хранится в яснополянской библиотеке). Хорошо известны Толстому были издание "Великие Четьи-Минеи, собранные всероссийским митрополитом Макарием" и труд В.Ключевского "Древнерусские жития святых как исторический источник" (М., 1871). Эта последняя книга, испещрённая многочисленными пометами Толстого, сохранилась в яснополянской библиотеке. В третьей части "Азбуки" (1872) помещены два сюжета из Макарьвских Четьих-Миней ("О Филагрии монахе" и "О дровосеке Мурине") и один - из Четьих-Миней св. Дмитрия Ростовского ("Житие преподобного Давида").

Прологов... - "Прологом" в древней Руси называлась книга, содержащая краткие жития святых и поучения. Первое печатное издание относится к 1642- 1644 г., позднее - многократно перепечатывалось. Упоминаемое Толстым житие Макария Великого помещено в "Прологе" под 19 янв.; житие Иосафа-царевича (христианский пересказ легенды о Будде) - по 18 нояб.; "Слова Иоанна Златоуста" рассеяны по всей книге; "Слово о путнике и колодце" ("Притча святого Варлаама о временном сем веце") - под 19 нояб.; "Слово о монахе, нашедшем золото" ("О Филагрии мнисе, иже найде тысящу златник и возврати погубившему") - под 13 сент.; "Слово о Петре Мытаре" (Иоанна Милостивого) - под 22 сент. В яснополянской библиотеке хранится экземпляр "Пролога" в издании 1875-1876 гг. с многочисленными пометами Толстого. Проложный сюжет положен писателем в основу рассказа "Два брата и золото". Подробнее об использовании Толстым житийных сюжетов см.: Купреянова Е.Н. Эстетика Л.Толстого. С.272-289.

Исключая чудеса, смотря на них как на фабулу... - Этот текст сопровождается в первой публикации "Исповеди" следующим редакционным примечанием: "Здесь также попытка мирить веру с рационалистическим и опытным знанием" (РМ. 1882. No 5. С.326).

Отношение церкви православной... к католичеству... - Начало разделения церквей на православную и католическую было положено разрывом около 867 г. между папой Николаем I и константинопольским патриархом Фотием (главным образом из-за претензий обоих на главенство над церковью в Болгарии, а в области догматики - из-за добавления к Символу веры слов "filioque"). Созрело разделение православной и католической церквей к 1054 г. (конфликт византийской теологии священной державы и латинской теологии универсального папства). Попытки воссоединения православной и католической церкви, предпринимавшиеся в XIII-XV вв., оказались безуспешными. Основу вероучения православия, сформулированного в Символе веры, составляют Святое писание (Библия) и святое предание (традиция). Оно исходит из признания Триединого Бога, творца и управителя Вселенной, загробного мира, посмертного воздаяния, искупительной миссии Христа, открывшего возможность для спасения человечества, на котором лежит печать первородного греха. Церкви отводится роль посредника между Богом и людьми.

Молокане.... - Русская рационалистическая секта, образовавшаяся из секты духоборцев. Название дано ей в 1765 г. на том основании, что сектанты в пост пьют молоко. Молокане совершенно отрицали православную церковь, её таинства и обряды, почитание святых, мощей и икон. Единственным источником вероучения признают Священное писание Ветхого и Нового Завета.

Отношение... пашковца... - Пашковцы - последователи религиозных воззрений В.А.Пашкова, разделявшего учение лорда Редстока.

Отношение... шекера... - Шекеры - религиозная секта в Северной Америке. Шекеры выделились из квакеров в Манчестере, объединились и, переселившись в Северную Америку, обрели многих приверженцев. Основные правила их жизни - безбрачие, общее имущество и постоянный труд.

Я ездил к... схимникам... - Схимник - монах, принявший схиму, высшую монашескую степень в православной церкви, требующую от посвящённого в неё выполнения суровых аскетических правил.

Мы соединились с ними тем, что поставили существенное в вере выше несущественного. - Имеется в виду так называемое "единоверие", то есть соединение старообрядцев с господствующей церковью при условии подчинения их православному духовенству и принятия церковнослужителей от православных архиереев. Богослужение же и таинства единоверцы совершают по старопечатным книгам и по старым обрядам. Единоверие возникло в конце XVIII в. по инициативе старообрядцев.

Filioque... (лат., буквально - "и сына", прибавление к восьмому члену Символа веры) - догматическое расхождение католической церкви с православной (См.: Православный катехизис. Гл. "О восьмом члене". Православный церковный календарь. М., 1991. С.91-92).

Собеседник мой... веру, переданную ей от предков. - Этот текст в первой публикации "Исповеди" сопровождался редакционным примечанием: "И совершенно справедлив ответ высокопоставленного духовного лица. Духовная власть не имеет права идти на уступки в исповедании. Такие уступки вызовут справедливые нарекания на представителей этой власти; ибо не в последних церковь, а во всех верующих..." (РМ. 1882. No 5. С.329).

При Алексее Михайловиче сжигали на костре... - Алексей Михайлович (1629-1676) - второй царь из дома Романовых. Имеются в виду смертные казни (сожжение на костре) старообрядцев за религиозные убеждения. Именно так был казнён великий писатель протопоп Аввакум.

Война в России. - Имеется в виду русско-турецкая война 1877-1878 гг.

Убийство... юношей. - Речь идёт о казнях революционеров-террористов, членов партии "Народная воля", особенно участившихся с 1879 г.

Я на днях увидал сон. - По свидетельству самого Толстого, этот сон он действительно видел (см.: Гусев Н.Н. Два года с Л.Н.Толстым. М., 1973. С.102).

-------
| сайт collection
|-------
| Лев Николаевич Толстой
| Исповедь (Планы и варианты)
-------

Я родился от богатых родителей 4-м сыном большой семьи. Мать умерла, когда мне было 1 ½ года, и я не помню ее. Отец умер, когда мне было 9 лет. Как все мне говорили, и отец и мать моя были хорошие ] люди – образованные, добрые, благочестивые. После отца мы остались на попечении теток. Две тетки, на руках которых мы были сначала, были очень добрые, благочестивые женщины. Третья тетка, под опеку которой мы перешли, когда мне было 12 лет, и которая перевезла нас в Казань, была тоже добрая женщина (так все знавшие ее говорили про нее) и очень набожна, так что кончила жизнь в монастыре, но легкомысленная и тщеславная. В Казани под ее влиянием я поступил в университет, пробыл три года и вышел, сделавшись независимым, и приехал в доставшуюся мне деревню. Воспитан я был в православной христианской вере. Меня учили ей и о детства, и готовя к экзамену, и в университете. Но в 20 лет уже, сколько мне помнится, ничего не оставалось из моих верований, если только можно так назвать то, чему меня учили в детстве и в школе. Помню, что когда мне было лет 11, один мальчик, товарищ, бывший в гимназии, объявил нам раз, что бога нет, и мы все приняли это известие, как что-то новое, занимательное и весьма возможное, хотя и не поверили ему. Помню потом, что весной, в день первого моего экзамена в университет, я, гуляя по Черному Озеру, молился богу о том, чтобы выдержать экзамен, и, заучивая тексты катехизиса, ясно видел, что весь катехизис этот – ложь. Не могу сказать, когда я совсем перестал верить . Отречение от веры произошло во мне, мне кажется по крайней мере, несколько сложнее, чем, как я вижу, оно происходит поголовно во всех умных людях нашего времени . Оно, как мне кажется, происходит в большинстве случаев так, что знания самые разнообразные и даже не философские – математические, естественные, исторические, искусства, опыт жизни вообще (нисколько не нападая на вероучение) своим светом и теплом незаметно, но неизбежно растапливают искусственное здание вероучения. Вероучение же это не участвует в жизни , не служит руководителем жизни, человеку в жизни никогда не приходится справляться с ним, и он сам не знает, что оно цело у него или нет; и в сношениях с другими людьми человеку никогда [не] приходится сталкиваться с этим учением, как с двигателем жизни.

Если сталкиваешься с ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью явлением. По жизни человека, по делам его, как теперь, так и тогда никак нельзя узнать, православно-верующий он или нет. Даже напротив в большей части случаев: нравственная жизнь, честность, правдивость, доброта к людям встречались и встречаются чаще в людях неверующих. Напротив, признание своего православия и исполнение наглядное его обрядов большей частью встречается в людях безнравственных, жестоких, высокопоставленных, пользующихся насилием для своих похотей – богатства, гордости, сластолюбия. Без исключения все люди власти того времени, да и теперь тоже, искренно или неискренно исповедовали и исповедуют православие. Так что в жизни, как руководство к нравственному совершенствованию, православная вера не имеет никакого значения; она только внешний признак. Даже само православие в связи с властью чувствовало и чувствует это. Оно требовало тогда и теперь требует внешнего исполнения обряда. В школах учат катехизису, гоняют учеников в церковь; от чиновников требуют свидетельства в бытии у причастия.
Так что, как теперь, так и прежде, вера детская, вместе с насильно напущенными вероучениями, понемногу тает под влиянием знаний и опытов жизни, противуположных вероучений, и когда приходится человеку вспомнить об этом вероучении, вдруг оказывается, что на том месте, где оно было, уже давно пустое место. Мне рассказывал мой брат, умный и правдивый человек. Лет 26-ти уже, он раз на ночлеге во время охоты, по старой с детства привычке, стал вечером на молитву. Это было на охоте. Старший наш брат Николай лежал уже на сене и смотрел па него. Когда Сергей кончил и стал ложиться, Николай сказал ему: «А ты еще всё делаешь этот намаз?» И больше ничего они не сказали друг другу. Брат Сергей с этого дня перестал становиться на молитву и ходить в церковь. И вот 30 лет не молится, не причащается и не ходит в церковь. И не потому, чтобы он поверил брату, а потому, что это было указание па то, что у него уже давно ничего не оставалось от веры, а что оставались только бессмысленные привычки. Так было и бывает, я думаю, с огромным большинством людей. Я говорю о людях нашего образования и говорю о людях правдивых с самими собою, а не о тех, которые самый предмет веры делают средством для достижения каких бы то ни было временных целей. (Это – люди самые коренные неверующие; потому что если вера для него средство для власти, для денег, для славы, то она уже не вера.) Люди нашего образования находятся в том положении, что свет знания и жизни уже растопил искусственное здание вероучения, но они еще не заметили этого, или уже разъел, и они заметили и не то что отбросили – отбрасывать нечего, – а освободили место, или еще не заметили этого. Такая была та самая тетушка, которая воспитывала нас в Казани. Она всю жизнь была набожна. Но когда 80-тя лет она стала умирать, то она не хотела причащаться, боясь смерти, сердилась на всех ] за то, что она страдает и умирает, и, очевидно, тут только, перед смертью, поняла, что всё то, что она делала в жизни, было не нужно.
Искусственное здание вероучения исчезло во мне так же, как и в других, с той только разницей, которая бывает у людей пытливого ума, склонных к философии. Я с 16 лет начал заниматься философией, и тотчас вся умственная постройка богословия разлетелась прахом, как она по существу своему разлетается перед самыми простыми требованиями здравого смысла, так что умственно неверующим я стал очень рано; очень рано очистил то место, на котором стояло ложное здание. Но какая-то религиозная любовь к добру, стремление к нравственному совершенствованию жили во мне очень долго. Не могу сказать, чтобы эти стремления основывались на детской моей вере (я не мог и не могу этого знать, я не думаю этого, потому что руководства в нравственном совершенствовании я искал не в духовной письменности, даже не в Евангелии: ложь, бессмыслица всего вероучения отталкивала меня от всего того, что только связывалось с ним, – но в светской, древней и новой письменности); но не могу и отрицать того, чтобы это не было последствием моей детской веры. На чем бы оно ни было основано, но первые 10 лет моей молодой жизни прошли в этом стремлении к совершенствованию. И это искание и борьба составляли главный интерес всего того временя. У меня еще сохранились дневники всего того времени, ни для кого не интересные, с Франклиновскими таблицами, с правилами, как достигать совершенства.
Это продолжалось 10 лет, если не больше; но со временем стремление стало тухнуть, тухнуть и совсем потухло. Даже и этого стремления не осталось: оно заменилось другим, и я остался без всякого руководства в жизни.
Прежде чем сказать о том, что заменило это стремление, я не могу не вспомнить о трогательном, жалком положении, в котором я находился в эти 10 лет. – Когда-нибудь я расскажу подробно историю моей жизни и трогательную, поучительную историю этих 10 лет. Думаю, что многие и многие испытали то же. Я всей душой желал быть хорошим, готов был на всё, чтобы быть хорошим; но я был молод, у меня были страсти, и я был один, совершенно один, с своими стремлениями. Я был смел, но всякий, всякий раз, когда я пытался выказать то, что было во мне хорошего, я встречал презрение и насмешку, как только я отдавался самым гадким страстям, меня принимали в открытые объятия. Честолюбие, властолюбие, корыстолюбие, любострастие – это всё уважалось. Отдаваясь этим страстям, я становился похож на большого, меня уважали. Добрая тетушка всегда говорила мне, что она ничего не желала так для меня, как того, чтобы я имел связь с замужней женщиной: rien ne forme un jeune home comme une liaison avec une femme comme il faut ; и чтобы я был адъютантом, лучше всего государя, и чтобы у меня было как можно больше рабов.
Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах. Не было пороков, которым бы я не предавался в эти года, не было преступления ], которого бы я не совершил. Ложь, воровство, любодеяние всех родов, пьянство, насилие, убийство, я всё совершал, а желал одного добра; и меня считали и считают мои сверстники сравнительно очень нравственным человеком. Я жил в деревне, пропивая, проигрывая в карты, проедая труды мужиков, казнил, мучал их, блудил, продавал, обманывал, и за всё меня хвалили. И, без исключения презирая меня, смеялись надо мной за всё, что я пытался делать хорошего. И я делал одно дурное, любя хорошее.
Так я жил 10 лет. Бывали у меня минуты раскаяния, попытки исправления, но широкий путь был слишком легок, и я шел по нем. В это время я был на войне – убивал, и в это же время я стал писать из тщеславия и гордости. В писаниях моих я делал то же самое, что и в жизни. Для того, чтобы иметь славу, для которой я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное. Я так и делал. – Сколько раз я ухитрялся скрыть в писаниях своих, под видом равнодушия и даже легкой насмешливости, те мои стремления к добру, которые составляли смысл моей жизни. И я достигал этого. Меня хвалили.
28 лет я приехал после войны в Петербург и сошелся с писателями. Меня приняли, как своего, льстили мне. И я не успел оглянуться, как сословный взгляд на жизнь людей, с которыми я сошелся, усвоился мною и заменил почти мои прежние стремления к совершенствованию. Я говорю: почти, потому, что хотя и не было прежнего стремления к совершенствованию, в минуты, спокойные от страстей, и в этот новый период я смутно чувствовал, что живу не так, и искал чего-то. Я уже не писал дневников Франклиновских, не обсуживал свои поступки, не раскаивался, и жизнь моя не казалась мне дурною. Взгляд на жизнь этих людей, моих сотоварищей по писанию, состоял в том, что жизнь вообще идет развиваясь и что в этом развитии главное участие принимаем мы, люди мысли, а из людей мысли главное влияние имеем мы – художники, поэты. Наше призвание учить людей. Для того же, чтобы не представился тот естественный вопрос самому себе: что я знаю? и чему же мне учить? – в теории этой было выяснено, что этого и не нужно знать. А что художник, поэт бессознательно учит. Я считался чудесным художником и поэтом. И потому мне очень естественно было усвоить эту теорию. Я, художник, поэт, писал, учил, сам не зная чему. Мне за это платили деньги, у меня было прекрасное кушанье, помещенье, женщины, общество, у меня была слава. И я довольно долго – года три – наивно верил этому. Но чем дольше я жил в этих мыслях, тем чаще мне стали приходить сомнения. Вера эта в развитие жизни и искусство, поэзию была вера, и я был одним из жрецов ее. Быть жрецом ее было очень выгодно и приятно, но у меня было достаточно способности отвлеченной мысли и наблюдательности, чтобы усомниться в вере; тем более, что жрецы этой веры не все были согласны. Одни говорили: так надо совершать таинства, а другие – иначе. Спорили, ссорились, бранились, обманывали, плутовали. Кроме того, было много между жрецами людей не верующих в веру, а просто достигающих своих целей корыстных с помощью этой веры. Почти все жрецы были люди самые безнравственные и большинство – люди плохие, ничтожные по характерам, – много ниже тех людей, которых я встречал в моей прежней, разгульной военной жизни. А гордости была бездна. Люди мне опротивили, и я понял, что это ложь.
Но странно то, что хотя всю эту ложь я понял скоро и отрекся от их веры, но чин, данный мне этими людьми – художника, поэта, учителя – от этого чина я не отрекся. Я наивно воображал, что я – поэт, художник, и могу, не зная ничего, учить всех, сам не зная чему. И так и делал. Из сближения с этими людьми я вынес новый порок – гордость и иначе не могу назвать, как сумасшествие – уверенность в том, что я призван учить людей, сам не зная чему. Теперь, вспоминая об этом времени, о своем настроении тогда и настроении тех людей (таких, впрочем, и теперь тысячи), мне и жалко, и страшно, и смешно. Именно то самое чувство, которое испытываешь в доме сумасшедших. Мы все тогда были убеждены, что нам нужно говорить, говорить, писать, печатать, как можно скорей, как можно больше, что всё это нужно для блага человечества. И тысячи нас, отрицая, ругая один другого, все печатали, писали, поучая других и не замечая того, что мы ничего не знаем, что на самый простой вопрос жизни: как – так или не так сделать? мы не знаем, что ответить, и что мы все, не слушая друг друга, все в раз говорим, точно так, как в сумасшедшем доме. Тысячи работников работали, печатали миллионы слов, и почта развозила их по всей России, и мы всё еще больше и больше учили, учили и учили, и никак не успевали всему научить, и все сердились, что нас мало слушают. Иначе нельзя назвать этого, как сумасшествием, пьянством болтовни.
Ужасно странно; но теперь мне понятно. Один из главных догматов той веры был, что всё развивается, что просвещение благо. Просвещение измеряется распространением книг, газет. Что из столкновения выходит истина, что всё, что есть, то разумно; а нам платят деньги, и нас уважают за это, то как же не учить?
Теперь мне ясно, что разницы с сумасшедшим домом никакой нет; тогда же я только смутно подозревал это, и то только, как и все сумасшедшие, называл всех сумасшедшими, кроме себя. С этого времени я подпал этому сумасшествию – учить, сам ничего не зная. И, как я теперь думаю, я особенно горячо старался учить именно потому, что я чувствовал, что ничего не знаю, боялся этого незнания и учительством старался заглушить в себе ужас незнания, предаваясь этой страсти учительства еще 6 лет, до моей женитьбы. Учительство в это время приняло во мне особое направление. Мои сотоварищи журналисты стали мне противны, я видел их слабости, видел, что им нечему учить, но в себе того же не видел. И тут я попал на занятия крестьянскими школами. Я полюбил это занятие в особенности потому, что у меня была смутная точка опоры, с которой я мог учить и отрицать учителей журналистов. Что моя точка опоры была смутная, это было не беда, потому что их точка опоры была еще смутнее. И я стал учить и народ и образованных всех. Но всё время я чувствовал, что я не совсем умственно здоров, и долго и это не могло продолжаться. И я бы тогда, может быть, пришел к тому отчаянию, к которому я пришел в 50 лет, если бы во мне не было еще одной основы жизни, поддерживавшей меня в то время, – это было представление о семейной жизни и любви к воображаемой жене. Мечты о семейной жизни, любви к жене не оставляли меня всю мою молодость с 15 лет. Но теперь они стали еще сильнее. И я женился. Новые условия жизни, влияние хорошей жены опять дали мне отдых. Сумасшествие мое учительства продолжалось, я писал женатый, успех моих книг радовал меня. Но главный смысл моей жизни за это время была семья, заботы о увеличении средств жизни [с] семьею, о жене, детях. Так прошло еще 10 лет. У меня росли хорошие дети, и тут после 10 лет я понемногу стал опоминаться, страсть моя учительства стала слабеть, и я стал спрашивать себя: чему же учу? И оказалось, что я всех могу научить, а решительно не знаю, чему учить своих детей, решительно не знаю, что я такое, зачем я живу, что хорошо, что дурно; и на меня стали находить сначала минуты отчаяния, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать. Сначала находили только минуты, в жизни же отдавался прежним привычкам, учил так же, но потом чаще и чаще, и потом, в то время как я писал, кончал свою книжку Анна Каренина, отчаяние это дошло до того, что я ничего не мог делать, как только думать, думать о том ужасном положении, в котором я находился.
Сначала мне казалось, что это – так, бесцельные, неуместные вопросы. Мне казалось, что это всё известно и что если когда и захочу заняться их разрешением, это не будет стоить мне труда, что теперь только мне некогда заниматься этим, а когда вздумаю, тогда и найду ответы. Но чаще и чаще стали повторяться вопросы, настоятельнее и настоятельнее требовались ответы, и, как точки, всё падая на одно место, сплотились эти вопросы без ответов в одно черное пятно. И я с ужасом и сознанием своего бессилия остановился перед этим пятном.
И вот мне было почти 50 лет, когда эти вопросы без ответов довели меня до ужасного, совершенно неожиданного положения. Сделалось то, что я, здоровый, счастливый человек, почувствовал, что я не могу более жить, и какая-то непреодолимая сила влекла меня к тому, чтобы как-нибудь избавиться от жизни.
Нельзя сказать, чтобы я хотел убить себя. Сила, которая влекла меня к самоубийству, была сильнее, полнее, общее хотения, желания. Это была сила, подобная прежнему стремлению жизни, только в обратном отношении. Я всеми силами стремился прочь от жизни. И это стремление было так властно, что я спрятал от себя снурок, чтобы не повеситься па перекладине над шкафами в своей комнате, где я каждый вечер бывал один раздеваясь, что я перестал ходить на охоту с ружьем.
Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от нее, и боялся смерти. И это сделалось со мной в то время, когда со всех сторон было то, что считается совершенно счастливым: это было в то время, когда мне было под 50 лет. У меня была добрая, честная, красивая, любящая и любимая жена, хорошие дети, большое имение, которое без труда с моей стороны росло и увеличивалось. Я был уважаем близкими и знакомыми больше, чем когда-нибудь прежде, был восхваляем чужими и мог считать , что имя мое славно, без особенного самообольщения (Чего еще нужно для счастия?). При этом я не только не был телесно или духовно нездоров, но, напротив, пользовался силой и телесной и духовной, какую я редко встречал в моих сверстниках. Телесно я мог работать на покосах, не отставая от мужиков. Умственно я мог работать по 8,10 часов подряд, не испытывая от такого напряжения никаких последствий. И в таком положении я пришел к тому, что не могу жить, и, боясь смерти, должен был употреблять хитрости против себя для того, чтобы не лишить себя жизни, которой я боялся.
Душевное состояние это выросло из всей прошедшей моей жизни, но во время моего отчаяния оно выражалось для меня так: жизнь моя есть какая-то, кем-то сыгранная надо мной глупая, злая шутка. Несмотря на то, что я не признавал никакого кого-то, который бы меня сотворил, эта форма представления, что кто-то надо мной подшутил зло и глупо, пустив меня на свет, была самая естественная мне форма представления. Невольно мне представлялось, что там где-то есть кто-то, который теперь покатывается со смеху, глядя на меня, как я целые 30, 40 лет жил, жил, учась, развиваясь, ростя телом и духом, всё носясь с разными представлениями о смысле жизни, и как теперь, совсем окрепнув умом, дойдя до той вершины жизни, с которой открывается вся она, как я дурак дураком стою на этой вершине, ясно понимая, что ничего в жизни и нет, и не было, и не будет, и ужасаюсь перед тем, что так долго обманывало меня. А ему смешно. Но есть ли или нет этот кто-нибудь за кулисами, который смеется надо мною, но мне от этого не легче. Я не мог придать никакого разумного смысла ни одному акту, ни всей моей жизни. Меня только удивляло то, как мог я не понимать его с самого начала. И так давно всем известно со времен Сакия Муни и Соломона. Не нынче-завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся – раньше, позднее, да и меня не будет. Да и дела-то какие: ряд безобразий, дел злобы и похоти и ряд обманов, прикрывающих эти безобразия (но обманы все прозрачны). Как может человек не видать этого и жить – вот что удивительно. Можно жить только, покуда пьян жизнью, а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что всё это только обман, и злой, жестокий обман.
Ужас моего положения выражался для меня в том, что всё, что я ни делал прежде, всё, что ни мог делать, всё это было и глупо и дурно. И ничего не делать глупо и дурно.

Сообщенное мне с детства вероучение исчезло во мне так же, как и в других, с тою только разницей, что у меня оно очень рано стало сознательным. Я очень рано стал много читать философских книг. Руссо первый увлек меня; я перечитывал его по нескольку раз, и он имел на меня большое влияние.

Только изредка не разум мой, а чувство возмущалось против этого общего суеверия прогресса, которым люди заслоняют от себя отсутствие всякой веры. Так, в бытность мою в Париже вид смертной казни обличил мне шаткость моего суеверия прогресса. Когда я увидал, как голова отделилась от тела и то и другое врозь застучало в ящике, я понял – не умом, а всем существом, (что люди сделали ужасное, ничем не извиняемое дело, что я участник этого дела хоть тем, что я не сделал всего, что мог, чтобы помешать этому).

Несмотря на то, что я считал писательство пустяками в продолжение этих 15 лет, я продолжал писать. Я считал, что всё, что другие пишут, пустяки, но то, что я пишу, то очень важно. Я писал, главное, потому, что, кто раз вкусил соблазна писательства – того же, как и соблазн актерства, кто вкусил соблазна огромного денежного вознаграждения и рукоплесканий за ничтожный труд, тот не может отречься от него.

Были у меня два ряда желаний, которые долго еще держались во мне и отводили мне глаза от жестокой истины, были две капли меду – семья и так называемое искусство, поэзия, но и их сладость я перестал чувствовать. Одна пасть змия видна мне. Семья…. но семья – люди – жена, дети. И они так же висят над пропастью. И они или должны жить во лжи, или видеть ужасную истину. Зачем же им жить, зачем мне любить их, беречь, растить и блюсти их: для того же отчаяния, которое во мне, или для тупоумия? Любя их, я не могу скрывать от них истины, всякий шаг в познании ведет их к этой истине. А истина – смерть. Искусство, поэзия? Долго под влиянием успеха, похвалы людской, я уверял себя, что это – дело, которое можно делать и вися над смертью, но скоро я увидал, что и это обман. Как ни искренно я любил и люблю искусство, поэзию, мне было ясно, что это только одна из тех заманок других к жизни – к той, которая уже для меня потеряла свою заманчивость. И вся болтовня эстетики не может придать писанию картин, симфоний, поэм другого значения, как средства от скуки, тоски, отчаяния. Змий ждет, и мыши подъедают деревцо жизни.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Лев Толстой

«Исповедь»

Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. Меня учили ей и с детства, и во все время моего отрочества и юности. Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили.

Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно, а имел только доверие к тому, чему меня учили, и к тому, что исповедовали передо мной большие; но доверие это было очень шатко.

Помню, что, когда мне было лет одиннадцать, один мальчик, давно умерший, Володенька М., учившийся в гимназии, придя к нам на воскресенье, как последнюю новинку объявил нам открытие, сделанное в гимназии. Открытие состояло в том, что Бога нет и что все, чему нас учат, одни выдумки (это было в 1838 году). Помню, как старшие братья заинтересовались этою новостью, позвали и меня на совет. Мы все, помню, очень оживились и приняли это известие как что-то очень занимательное и весьма возможное.

Помню еще, что, когда старший мой брат Дмитрий, будучи в университете, вдруг, c свойственною его натуре страстностью, предался вере и стал ходить ко всем службам, поститься, вести чистую и нравственную жизнь, то мы все, и даже старшие, не переставая поднимали его на смех и прозвали почему-то Ноем. Помню, Мусин-Пушкин, бывший тогда попечителем Казанского университета, звавший нас к себе танцевать, насмешливо уговаривал отказывавшегося брата тем, что и Давид плясал пред ковчегом. Я сочувствовал тогда этим шуткам старших и выводил из них заключение о том, что учить катехизис надо, ходить в церковь надо, но слишком серьезно всего этого принимать не следует. Помню еще, что я очень молодым читал Вольтера и насмешки его не только не возмущали, но очень веселили меня.

Отпадение мое от веры произошло во мне так же, как оно происходило и происходит теперь в людях нашего склада образования. Оно, как мне кажется, происходит в большинстве случаев так: люди живут так, как все живут, а живут все на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большею частью противоположных ему; вероучение не участвует в жизни, и в сношениях с другими людьми никогда не приходится сталкиваться и в собственной жизни самому никогда не приходится справляться с ним; вероучение это исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее. Если сталкиваешься с ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью, явлением.

По жизни человека, по делам его как теперь, так и тогда никак нельзя узнать, верующий он или нет. Если и есть различие между явно исповедующими православие и отрицающими его, то не в пользу первых. Как теперь, так и тогда явное признание и исповедание православия большей частью встречалось в людях тупых, жестоких и безнравственных и считающих себя очень важными. Ум же, честность, прямота, добродушие и нравственность большею частью встречались в людях, признающих себя неверующими.

В школах учат катехизису и посылают учеников в церковь; от чиновников требуют свидетельств в бытии у причастия. Но человек нашего круга, который не учится больше и не находится на государственной службе, и теперь, а в старину еще больше, мог прожить десятки лет, не вспомнив ни разу о том, что он живет среди христиан и сам считается исповедующим христианскую православную веру.

Так что как теперь, так и прежде вероучение, принятое по доверию и поддерживаемое внешним давлением, понемногу тает под влиянием знаний и опытов жизни, противоположных вероучению, и человек очень часто долго живет, воображая, что в нем цело то вероучение, которое сообщено было ему с детства, тогда как его давно уже нет и следа.

Мне рассказывал С., умный и правдивый человек, как он перестал верить. Лет двадцати шести уже, он раз на ночлеге во время охоты, по старой, с детства принятой привычке, стал вечером на молитву. Старший брат, бывший с ним на охоте, лежал на сене и смотрел на него. Когда С. кончил и стал ложиться, брат его сказал ему: «А ты еще все делаешь это?»

И больше ничего они не сказали друг другу. И С. перестал с этого дня становиться на молитву и ходить в церковь. И вот тридцать лет не молится, не причащается и не ходит в церковь. И не потому, чтобы он знал убеждения своего брата и присоединился бы к ним, не потому, чтоб он решил что-нибудь в своей душе, а только потому, что слово это, сказанное братом, было как толчок пальцем в стену, которая готова была упасть от собственной тяжести; слово это было указанием на то, что там, где он думал, что есть вера, давно уже пустое место, и что потому слова, которые он говорит, и кресты, и поклоны, которые он кладет во время стояния на молитве, суть вполне бессмысленные действия. Сознав их бессмысленность, он не мог продолжать их.

Лев Толстой

«Исповедь»

Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. Меня учили ей и с детства, и во все время моего отрочества и юности. Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили.

Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно, а имел только доверие к тому, чему меня учили, и к тому, что исповедовали передо мной большие; но доверие это было очень шатко.

Помню, что, когда мне было лет одиннадцать, один мальчик, давно умерший, Володенька М., учившийся в гимназии, придя к нам на воскресенье, как последнюю новинку объявил нам открытие, сделанное в гимназии. Открытие состояло в том, что Бога нет и что все, чему нас учат, одни выдумки (это было в 1838 году). Помню, как старшие братья заинтересовались этою новостью, позвали и меня на совет. Мы все, помню, очень оживились и приняли это известие как что-то очень занимательное и весьма возможное.

Помню еще, что, когда старший мой брат Дмитрий, будучи в университете, вдруг, c свойственною его натуре страстностью, предался вере и стал ходить ко всем службам, поститься, вести чистую и нравственную жизнь, то мы все, и даже старшие, не переставая поднимали его на смех и прозвали почему-то Ноем. Помню, Мусин-Пушкин, бывший тогда попечителем Казанского университета, звавший нас к себе танцевать, насмешливо уговаривал отказывавшегося брата тем, что и Давид плясал пред ковчегом. Я сочувствовал тогда этим шуткам старших и выводил из них заключение о том, что учить катехизис надо, ходить в церковь надо, но слишком серьезно всего этого принимать не следует. Помню еще, что я очень молодым читал Вольтера и насмешки его не только не возмущали, но очень веселили меня.

Отпадение мое от веры произошло во мне так же, как оно происходило и происходит теперь в людях нашего склада образования. Оно, как мне кажется, происходит в большинстве случаев так: люди живут так, как все живут, а живут все на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большею частью противоположных ему; вероучение не участвует в жизни, и в сношениях с другими людьми никогда не приходится сталкиваться и в собственной жизни самому никогда не приходится справляться с ним; вероучение это исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее. Если сталкиваешься с ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью, явлением.

По жизни человека, по делам его как теперь, так и тогда никак нельзя узнать, верующий он или нет. Если и есть различие между явно исповедующими православие и отрицающими его, то не в пользу первых. Как теперь, так и тогда явное признание и исповедание православия большей частью встречалось в людях тупых, жестоких и безнравственных и считающих себя очень важными. Ум же, честность, прямота, добродушие и нравственность большею частью встречались в людях, признающих себя неверующими.

В школах учат катехизису и посылают учеников в церковь; от чиновников требуют свидетельств в бытии у причастия. Но человек нашего круга, который не учится больше и не находится на государственной службе, и теперь, а в старину еще больше, мог прожить десятки лет, не вспомнив ни разу о том, что он живет среди христиан и сам считается исповедующим христианскую православную веру.

Так что как теперь, так и прежде вероучение, принятое по доверию и поддерживаемое внешним давлением, понемногу тает под влиянием знаний и опытов жизни, противоположных вероучению, и человек очень часто долго живет, воображая, что в нем цело то вероучение, которое сообщено было ему с детства, тогда как его давно уже нет и следа.

Мне рассказывал С., умный и правдивый человек, как он перестал верить. Лет двадцати шести уже, он раз на ночлеге во время охоты, по старой, с детства принятой привычке, стал вечером на молитву. Старший брат, бывший с ним на охоте, лежал на сене и смотрел на него. Когда С. кончил и стал ложиться, брат его сказал ему: «А ты еще все делаешь это?»

И больше ничего они не сказали друг другу. И С. перестал с этого дня становиться на молитву и ходить в церковь. И вот тридцать лет не молится, не причащается и не ходит в церковь. И не потому, чтобы он знал убеждения своего брата и присоединился бы к ним, не потому, чтоб он решил что-нибудь в своей душе, а только потому, что слово это, сказанное братом, было как толчок пальцем в стену, которая готова была упасть от собственной тяжести; слово это было указанием на то, что там, где он думал, что есть вера, давно уже пустое место, и что потому слова, которые он говорит, и кресты, и поклоны, которые он кладет во время стояния на молитве, суть вполне бессмысленные действия. Сознав их бессмысленность, он не мог продолжать их.